Первый владивостокский коллекционер

Я не знаю, имели ли честь быть представленными друг другу Пётр Вырубов и Сергей Китаев. Всё-таки 15 лет разницы в возрасте. Но роднит их многое: оба морские офицеры, оба служили в нашем городе. И оба известны прежде всего благодаря своим увлечениям. Пётр Александрович Вырубов (1879–1905) – первый меломан Владивостока, герой статьи, опубликованной в журнале «Дорогое удовольствие», декабрь 2023 г. – январь 2024 г. Сергей Николаевич Китаев (1864–1927) – первый владивостокский коллекционер, герой рассказа сегодняшнего.

Сергей Китаев – выходец из богатой и влиятельной купеческой семьи. В возрасте 14 лет поступает в морское училище в Санкт-Петербурге, по окончании которого, с 17 лет, находится на военной службе. Сначала на Балтике, затем на Тихом океане. Современники вспоминают: Сергей постоянно рисует, не расстаётся с блокнотом для набросков, а в свободное от вахт время пишет картины акварелью.

29 сентября 1884 г. 20-летний Сергей Китаев на борту новейшего броненосного крейсера «Владимир Мономах» отбывает в поход Кронштадт – Суэц – Нагасаки – Владивосток. Порт Нагасаки поражает и удивляет молодого моряка и художника. Здесь мичман Китаев впервые знакомится с японским искусством. Он начинает скупать его буквально пачками. Благо недостатка в деньгах нет. Да и родители помогают.

Небольшое отступление. Знакомство русского человека с японской гравюрой нисики-э происходит в начале XIX в., когда возвратившийся из японского плена Василий Головин публикует книгу о своих похождениях:
«В числе снисхождений, которые японцы старались нам оказать, не должно умолчать об одном довольно смешном случае, которому, однако же, настоящей причины мы не могли узнать. Над столом нашим имел надзор один чиновник, старик лет в шестьдесят. Однажды принёс он нам троим три картинки, изображающие японских женщин в богатом одеянии; мы думали, что он нам принёс их только на показ, и для того, посмотрев, хотели ему возвратить; но он предложил, чтобы мы оставили у себя; а когда мы отказывались, то он настоятельно просил нас взять их. «Зачем нам?» – спросили мы. «Вы можете иногда от скуки поглядывать на них», – отвечал он. «В таком ли мы теперь состоянии, – сказали мы, – чтобы нам смотреть на таких красоток?» (которые, однако же, в самом деле были так мерзко нарисованы, что не могли произвести никаких чувств, кроме смеха и отвращения, по крайней мере в европейцах). Несмотря, однако же, на отказ наш, старик настоял, чтобы мы приняли картинки, которые мы тогда же подарили переводчику».

По этому описанию 1816 г. можно понять, что Головнину попали в руки гравюры жанра биджин-га (портреты красавиц). Сохранись они до наших дней, каждую можно было б продать за несколько миллионов рублей. Эх, Вася, Вася.

В отличие от Головнина, Сергею Китаеву в Японии нравится всё. Нагасаки рубежа веков – самый русский город страны. Вывески на кириллице, все говорят по-нашему, стараются помочь, читай – заработать на иностранцах. Движуха! По прибытии во Владивосток мичман Китаев получает назначение на клипер «Вестник». Вон они на панораме залива Золотой Рог, «Вестник» и «Разбойник» борт о борт. На «Разбойнике» будет служить Пётр Вырубов. Правда, на десять лет позже.
«Вестник» патрулирует акваторию Японского моря, регулярно заходя в японские порты. Здесь Сергей Китаев создаёт, как он сам признаётся, отряд агентов-помогаек. Они скупают для него картины по всей Японии.

К окончанию службы на Тихом океане у Китаева уже несколько тысяч единиц хранения. Свитки какэмоно, гравюры нисики-э, фотографии, изделия из кости и дерева. Особая гордость – несколько сот экземпляров эротической литературы с картинками. Сюнга, если по-японски. Всё аккуратно упаковано в герметичные жестяные короба. Сослуживцы по Владивостоку о коллекции знают и посмеиваются. Здесь такого не оценят, понимает Китаев, провинция-с. Кстати, о том же самом пишет и Пётр Вырубов. В культурном отношении Владивосток конца XIX века представляет собой полное днище. Увы.

В 1888 г. Сергей Николаевич Китаев переводится в Кронштадт. В Приморье он вернётся только через 30 лет. Да и то ненадолго. Флотскому офицеру не пристало заниматься чем-то помимо службы. По понятиям того времени, естественно. Поэтому мечты о выставке японской живописи и гравюры приходится отложить. Выход – брак. На жену же можно записать всё что угодно. Осенью 1896 г. Санкт-Петербург взволновало известие: госпожа Китаева арендовала несколько залов Академии художеств и устраивает выставку японского искусства.
«Выставка японской живописи в Академии художеств восполняет пробел в нашем знакомстве с этим интересным и оригинальным искусством Дальнего Востока. В этой обширной коллекции, принадлежащей г-же Китаевой, есть бесчисленное множество гравюр, иллюстрирующих историю страны, обычаи, карикатуры на важные события страны, народной жизни, сцены из театральных пьес поражают своим изяществом по рисунку и краскам.

Что касается отдела картин, то, помимо эстетического удовольствия, какое может доставить эта чрезвычайно своеобразная и декоративная живопись, выставка наглядно знакомит с историей развития японского искусства и его значения в национальной жизни…»
Это журнал «Живописное обозрение». Хвалебные отзывы напечатали также «Нива» и «Всемирная иллюстрация». Экспонируются 250 японских картин, несколько сотен гравюр, а также больше тысячи раскрашенных фотографий. Но самого интересного, эротических картинок сюнга, на выставке не представлено. Увы.

«Будучи женихом и щадя чувства невесты, которой предстояло потом видеть коллекцию, я имел неосторожность подарить значительную группу изданий (порнографических) одному из соплавателей, кажется, сколько помню, лейтенанту Сергею Хмелеву. Вещи эти при всём их нравственном безобразии, необыкновенны по выражению страсти»,
– сожалеет в последствии Сергей Николаевич. Его друг Сергей Хмелев погибает в Цусимском сражении, и следы важнейшего раздела коллекции пропадают навсегда. Забегая вперёд, скажу, что судьба оставшейся части тоже печальна. Попав в руки большевиков, собрание Китаева разрознено, разворовано, а самые ценные экземпляры изъяты и заменены на третьесортные подделки. За 60 с лишним лет, что коллекция пылилась на полках ГМИИ им. Пушкина, тамошние «специалисты» даже не удосужились сделать опись. В начале 1990-х японские исследователи с большим трудом получили доступ и отсканировали часть гравюр. Так вот, украсть умудрились даже то, что уже было задокументировано. И к 2008 г., когда музей сподобился на издание каталога, не нашлось и половины того, что видели японцы.
Сергей Николаевич Китаев как будто предвидит подобное развитие событий. Несколько раз обращается в различные музеи с предложением приобрести коллекцию целиком. Увы, сначала сделке мешают Русско-японская война и внезапно проросшая ненависть ко всему японскому, а затем, когда страсти улеглись, случается революция. В 1917 г. семья Китаевых переезжает сначала к родственникам жены в Читу, затем во Владивосток и, наконец, в любимую Японию. Коллекция же остаётся на хранении в петроградском музее, и судьба её печальна. От переживаний за судьбу Родины, сожалений об утраченном состояние Сергея Николаевича резко ухудшается. Он оказывается в токийском госпитале для душевнобольных, откуда уже никогда выйдет.